Меч Господа нашего-2 [СИ] - Александр Афанасьев

Шейх поднял руки. Он был весь в белом.[33]

— Дети мои — загремело из мегафонов — те, кого еще не постиг гнев Аллаха за трусость и лицемерие! Будущее нашей многострадальной страны — в ваших руках! Будущее всех исламских земель — в ваших руках! Будущее таухида — в ваших руках! Аллах с нами!

Толпа взревела

— Долгие годы мы проявляли трусость и мирились с существованием государства яхудов на землях, которые по праву принадлежат мусульманам, правоверным! Многие годы мы мирились с тем, что неверные захватили власть в нашей стране, изучали и убивали правоверных, правили не по шариату, преследовали, приглашали в страну неверных, разлагали умму и отбивали от нее тех, кто нетверд в вере! Можем ли мы это дальше терпеть, я спрашиваю у вас!

— Нет! — взревела толпа как один человек, и от этого крика дрогнули стекла.

— Солдаты и офицеры, сыны свиней и помойных шавок повернули оружие против уммы, против завоеваний революции! Они спелись с харбиями, с яхудами, они хотят продать нашу страну жидам! Будем ли мы это терпеть!

— Нет!!!

В тысяче с лишним метров от того места, где выступал новый Пророк — двое поспешно поднимались по узкой винтовой лестнице, ведущей на самый верх минарета. Один из них — тащил за спиной тяжелый, увязанный веревками сверток длиной больше метра. Второй — тащил еще один сверток. Они ожидали, что цель будет доступна несколько с другой точки — и теперь им пришлось спешно менять позицию…

— Хвала Аллаху, вы — передо мной! Вы — не несете нашего греха, греха смирения, лживости и лицемерия! Вы — это будущее ислама, Аллаху Акбар!

— Аллах Акбар!!!

— Долгое время мы страдали от слабости и лицемерия, от разобщенности в умме! Опасаясь за свои презренные жизни, боясь обменять их на блаженство рая на пути Аллаха, мы придумали лживое заблуждение — джихад кифайя! Это значит, что в джихаде могли участвовать не все правоверные, а только те, кто хочет — а остальные могли сидеть с сидящими, оправдывая трусость таклидом[34]! Аллах тяжело покарает за трусость нас, наш иджтихад[35] был далек от совершенства. Самые разложившиеся из нас равняли себя с первыми последователями пророка, храня в душе вахн[36]! Гореть нам за это в адском огне. Но не вам, Инша Аллах!

— Аллах Акбар! Аллах Акбар! — заорали снизу.

Двое на минарете — уже развернули треногу, похожую на гибрид треноги для мощного фотоаппарата и пулеметного станка. Один из них — уже прибил ноги станка дюбелями к полу, воспользовавшись строительным пистолетом. Второй — сорвав брезент, распаковал тяжелую полуавтоматическую снайперскую винтовку Барретт американского производства, калибра 12,7 миллиметров…

— Пусть Аллах будет свидетелем моим словам, сегодня я объявляю: нет никакого джихада кроме джихада фард айн[37]! Нет никакого пути Аллаха, кроме того, по которому должен следовать каждый из мусульман, если боится гнева Аллаха! Нет никакого другого пути в рай, кроме принятия шахады! Мост ждет нас! Только праведные пойдут по нему, Инша Аллах!

Установив снайперскую винтовку на станок и закрепив зажимами — один из стрелков присоединил к ней магазин, наполненный десятью большими, блестящими патронами и потянул на себя затвор. Отпущенный, затвор скользнул вперед, плавно и быстро, досылая патрон в ствол. Второй стрелок — уже замерил расстояние лазерным дальномером и сейчас считывал показания с Кестраля, соединенного тонким шнуром с Ipad, на котором была установлена специальная программа для расчета поправки для точного выстрела.

— Здесь и сейчас я говорю вам: нет больше никаких причин откладывать! Смерть презренным псам, взбунтовавшимся против самого Аллаха! Смерть каждому из них! Смерть их семьям, их женам и их детям, потому что они — из числа их отцов!

Толпа восторженно взревела, раздались выстрелы в воздух

— Смерть яхудам! Ни один мусульманин не может сказать, что он выполнил то, что должен был, пока на земле Ислама существует хоть один яхуд! Они — худшие, они — не люди! Убейте их всех! Убейте до последнего человека! Убивайте их, где найдете! Не дайте уйти ни одному из них! Аллах Акбар! Аллах Акбар!

Перекрестье снайперского прицела замерло на фигуре в белом в окне здания, снайпер вводил в прицел поправки, которые диктовал ему его напарник.

— Здесь и сейчас — я объявляю джихад всем…!!!

Тяжелой, весом в семьсот пятьдесят гран пуле потребовалось совсем немного времени, чтобы найти цель. Несколько секунд, не более. Несмотря на то, что выстрел был точно рассчитан — пуля все же пошла правее, подчиняясь непредсказуемым над городом ветрам и вихревым потокам, и попала не в область сердца, а правее, едва не оторвав руку новоявленному пророку. Сила удара была такова, что пуля пробила тело шейха насквозь, пробила насквозь и тело стоящего за ним телохранителя, ударила в стену и только тогда остановилась. Убитый телохранитель упал — а остальные бросились вперед, чтобы поддержать шейха. И от усердия — получилось так, что он выпал в окно, смертельно раненый, прямо в руки толпы.

Все замерло на какую-то секунду, шум почти стих, образовалась секунда чудовищной, мертвой тишины. Потом толпа слитно выдохнула — а через секунду взорвалась криками безумной ярости и выстрелами в воздух. Сотни рук — приняли тело шейха, началась немыслимая давка. Кто-то рвался вперед, чтобы оторвать кусочек одежды от тела новоявленного пророка, призвавшего всех мусульман к священной войне, кто-то хотел окунуть свою вещь в его кровь, кто-то хотел просто прикоснуться, кто-то не понимал, что происходит. Это было как кипящее месиво — то и дело из толпы издавались истошные, полные смертельного ужаса крики — то кричали затаптываемые, задыхающиеся люди. Охрана, так и не поняв, откуда произошел выстрел — открыла огонь по толпе, стремясь отбить тело шейха. Тогда толпа — получив видимую цель — ринулась вперед, смяла и растерзала немногочисленных охранников, захватив их оружие — а оружия и так уже было немало. Люди буквально ходили по ковру из мертвых тел. Дальше было только хуже. Произошедшее у университета требовало кровавой мести — в разных районах города с дикими криками люди неслись по улицам, затаптывая, убивая, переворачивая, поджигая, стреляя. Толпы талибов[38] в звериной ярости ринулись во все стороны, сметая все на своем пути. Волна погромов и убийств покатилась по Каиру, уже через несколько часов — в городе воцарился настоящий ад.

Полторы тысячи человек — растоптали в давке у университета. Не меньше десяти тысяч — погибли через пару минут.

Так было. Так всегда было на Востоке. Кровь влекла за собой еще большую кровь, а мученики — и в самом деле не умирали. Они жили в народной памяти, они обращались к живым с наскоро записанных кассет, поднимая на джихад, их глаза смотрели с самодельных, развешанных по стенам плакатов. Убитые, взорванные, повешенные, расстрелянные — они продолжали жить и продолжали вести войну.

Так начиналось безумие…

Исламская республика Египет

Каир

06 августа 2014 года

Телефон прожужжал что-то, наподобие звука, издаваемого майским жуком — только громче. Из-под одеяла номера в Каирском Шератоне (на острове, так намного безопаснее!) — вытянулась тонкая рука, сбросила подушку, наощупь взяла трубку.

— Алис! Это ты? Это ты, Алис?!

— Дик… господи… ты знаешь, который час?!

— Просыпайся. Кажется, творится что-то неладное…

Алис (вообще то Алиссон) застонала

— Это не может подождать до утра?

— Боюсь, что нет. Это не телефонный вообще-то разговор. Я подъеду.

Если Дик чего-то хотел — он это получал.

— Ладно… Дай мне полчаса.

Алиссон Моррис, корреспондент CNN в Каире — бросила трубку на рычаг. Не попала — трубка с грохотом упала на пол. Она выругалась по-мужски, выбралась из постели, положила трубку на рычаг. Все… если это что-то левое, она просто убьет Дика.

Неслышно поднявшись с кровати, она повернулась. Исмаил спал на спине, она могла любоваться им часами. Господи… наверное, ей будет не хватать всего этого.

Исмаил был на девять лет моложе ее — ей было тридцать пять, ему двадцать шесть. Настоящий рыцарь пустыни — тонкие, почти девичьи черты лица, сухое, поджарое как у гончей тело. Он отличался от американских мужчин, как местный кофе — в маленьких медных и бронзовых чашечках, крепчайший, со специями, одного глотка которого хватало на весь день. По сравнению с этим — американский кофе, особенно из общественного автомата в редакции представлял собой всего лишь грязную воду.

Алиссон Моррис была феминисткой, интеллектуалкой, чрезвычайно умной, язвительной и в глубине души очень несчастной женщиной. На четверть полька, она закончила Гарвард, довольно быстро устроилась, попала в Вашингтон на должность политического обозревателя. Там забеременела от одного урода… у него была супруга, четверо детей и внебрачный ребенок от журналистки закрывал перед ним дорогу к переизбранию: в его штате избиратели были консервативными и просто не поняли бы такого. Она согласилась сделать аборт и молчать — за миллион долларов. Потом врачи сказали ей, что детей у нее больше не будет.